Над городом медленно, неуверенно, как пьяница, выползающий из своей лачуги, разливалась заря. Нежные оттенки розмарина, имбиря и сусального золота расползались по домам, крышам и улицам, изгоняя предрассветную тьму и окрашивая Заречный в невероятные цвета. Кот, спавший у конька крыши и бывший до того момента обычным, серым - ничем не примечательным, вдруг обнаружил, что его голова и тело стали рыжевато-золотистыми, а хвост чуть темней. Ненадолго впав в ступор от такой шалости природы, животное с диким, полусумасшедшим мявом сигануло с крыши, надеясь, что от перемены места пропадут эти непривычные взгляду цвета.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестаньте...
Лёгкий шёпот прозвучал неожиданно громко в пустой комнате, и девушка вздрогнула, словно очнувшись ото сна. Пальцы судорожно сжали подол платья, она бросила затравленный взгляд на дверь.
Демоны, демоны, все вы - демоны...
Больше всего на свете ей хотелось, чтобы всё это оказалось не более чем сном. Всего лишь одним кошмаром из числа тех, что заставляют с головой накрываться покрывалом. Но, хоть девушка в этом себя почти убедила, почти сумела поверить, что то, что происходит с ней - не наяву, какое-то шестое чувство, тёмная сторона, отчётливо шептало - это - реальность.
Не подходите, не смейте, не надо...
Она пропустила момент, когда возле двери раздались шаги, погрузившись в смятение мыслей, и только ощутив чей-то взгляд, судорожно вздрогнула и отшатнулась. Рука в чёрной кожаной перчатке обманчиво мягко обхватила её за ободранное запястье, и на девушку навалилась волна слабости, безысходности.
Ещё вчера она была простой гражданкой, ничем не отличавшейся от других. А потом к власти пришёл ОН - и семье пришлось бежать, но её оставили - она сама решилась... Когда её увели из дома и привели в эту мрачную, серую и безымянную камеру, она отказывалась отвечать на вопросы. Боль, до того считавшаяся прекрасным орудием, лишь заставляла её кричать - но и только.
Только вот она не знала, что всё её терпение, всё её мужество было напрасно - никого из её семьи уже не было в живых.
А в голове, на которую словно натянули плотный мешок, билось одно-единственное слово, произнесённое абсолютно спокойным тоном абсолютно бесстрастного человека: «Расстрелять».
Воображаемый мешок стал реальным, грубая ткань царапнула щёку, руки, заведённые за спину, обвила жёсткая, шершавая верёвка. Она зажмурила глаза, всё ещё веря, всё ещё надеясь на чудо, которому не суждено было произойти. Дышать было трудно, больно, ноги стали ватными.
Ну где же ты, где же, где?..
А ещё через несколько секунд после короткой, последней, прощальной молитвы, жизнь девушки оборвалась. Она вздрогнула и почти беззвучно осела на землю; на выцветшей ткани платья распускался ярко-алый бутон цветка.
И время остановилось.
Просто так иногда бывает, - что жизнь всего мира зависит от жизни одного-единственного человека.
Замер птичий полёт и гомон, замерли летящие листья, замерла позёмка, замерли люди. Замерли не из-за чьей-то злой воли, но потому, что в душе каждого что-то вдруг оборвалось, что-то, что всегда казалось таким незыблемым и потому - недостойным внимания.
Она всё-таки узнала о смерти родных - тогда, в самый последний миг, одновременно с последним ударом сердца. Узнала - и отомстила, как могла, - лишив весь мир стремления и желания жить.